В период приступа свободолюбия конца 80-х годов прошлого века из научных лабораторий в массовый обход влетело словечко — ментальность. Тогда те, кто его понимал, пусть и несколько смутно, признавали особость, отличие пресловутой советской ментальности. Нынче вопросом, как и о чем мы думаем, какие представления и установки управляют нами, то есть каково наличное содержание нашей ментальности, не особо интересуются. А зря. Наше с вами коллективное бессознательное играет злые шутки, и мы, как профессор Плейшнер, не замечаем признаков опасности.
Две стороны разных медалей
‘Новый способ хозяйствования’ мало что изменил в базовых представлениях, управляющих нашими отношениями. Ментальность бодро приспособила под себя бизнес-лексику, вместо ‘-измов’ (социализм, марксизм, коммунизм, коллективизм) вооружилась ‘-ингами’ (митинг, брифинг, биллинг, листинг), но в целом осталась такой же любительницей зазеркалья, как и была. Это когда мы говорим одно, подразумеваем другое, а делаем третье и упорно не видим разницы между первым, вторым и третьим.
А если все-таки решиться и копнуть, без философских умопостроений, простым и понятным методом контраста? Первый вопрос: а почему осенью 2008 года с нами случилась такая неадекватная паническая реакция на финансовый кризис? И почему нет-нет, да проскальзывает в разговорах мысль о том, что Штаты поднимутся быстро, а мы будем еще долго-долго барахтаться в той взвеси, которую трудящийся народ отказывается называть печатным словом. И почему только отдельные выдающиеся (не по размерам) организации могут похвастаться атмосферой управленческого здравомыслия и профессионального тонуса, которые крайне необходимы именно сейчас. И почему их модель действия и логика мышления, результативные и успешные, не становятся предметом пристального интереса, анализа и подражания?
Причина проста — в нашей ментальности успех записан как случайная удача. Факт, факт! Отсюда и подозрительное отношение к успеху, отчета в котором мы себе не отдаем. Особенно к чужому — ‘везет же людям’… И еще вспомните распространенное словосочетание: ‘заслуженный и незаслуженный успех’. Не надо быть лингвистом, чтобы уловить в слове ‘заслуженный’ запаха трудового пота, перечня страшных трудностей и явственного доказательства их преодоления — кровавых мозолей.
Неудивительно, ведь у нас как самое весомое проявление человека стоит понятие ПОДВИГ. Как модель поведения, обеспечивающая человеку максимальное социальное признание, записана модель ПОДВИГА. Отсюда и такое наше местное явление, как посмертная слава. И любимая история о награде, нашедшей героя после многих лет. Успех — это там, за бугром, в какой-то другой жизни. Никак он у нас не прививается. Неловко как-то. В одной компании после статьи в корпоративном журнале о логике успеха на форуме стали писать о том, что мешает самому человеку принять свой успех, продолжить его линию, проложить свой маршрут успеха. И в рассуждениях мелькнула мысль, что мы сами не считаем себя достойными успеха. А казалось бы, никто не против искупаться в лучах славы… Но если копнуть поглубже…
Так что же мы за загадочный народ? Вот оно, основное противоречие российской действительности: между логикой ‘героизма’ и логикой ‘успешности’. Причем именно эта ‘загогулина’ нашей ментальности имеет весомое экономическое значение. В смысле влияния на конкретные экономические достижения. В логике героизма всегда есть кто-то, кто жертвует, не важно чем, временем, личными желаниями, сном, здоровьем, отношениями, жизнью, наконец. ‘Героизм’ требует ограничений, лишений, преодоления. В логике успешности нужны не жертвы, а усилия, причем сознательные. И, как ни странно, совершенно нет необходимости ложиться костьми или надрывать жилы. Вы чувствуете, как красочно в родном языке можно описать героическое свершение. И как скупо описывается путь того, кто совершенствует свое мастерство, изобретает нечто новое, создает работающие и живые организации.
Мы не выбираем между подвигом и успехом. Как можно выбирать между тем, что впитано с молоком матери, и тем, что так непривычно на вкус. Отсутствие культивации успеха ведет к отсутствию реализации творческого потенциала. Мы талантливы — но только в потенциале. А на практике наши таланты проявляются только в моменты наивысшей напряженности, угрозы выживания и в прочем ‘героическом’ контексте. Такое впечатление, что в этих